Казалось, такая любовь будет вечной. По уши влюбившись, они упивались друг другом. Для них время остановилось. Они не замечали, день или ночь на улице, всецело отдаваясь ласкам. Так продолжалось бесконечно – они не могли налюбоваться, постоянно обнимаясь или целуясь.
Им было суждено испытать это чувство – настоящее, большое, со множеством восклицательных знаков и достойное фейерверка. Их звали Бет и Чарльз. Фамилии здесь вовсе не обязательны. Они редко называли себя по именам, каждый раз придумывая новые, нежные, особенные, сладостные уху и чрезвычайно откровенные.
Нежданная перемена
В какое-то мгновение что-то произошло. За завтраком она едва слышно вдруг произнесла: «Хвать». Недоуменно он переспросил, что она под этим подразумевает. Существует такая игра, название которой ею самой придумано, и в которую она много лет играла.
В магазине ее невозможно купить. Идея пришла от старинных рассказах о приведениях или от сказки-страшилки. Тогда они порешили, что именно сегодня непременно поиграют, а пока расправятся с аппетитной яичницей с ветчиной. Бет пообещала, что будет очень страшно.
Занятие для полуночи
Нужно дождаться, пока часы пробьют полночь. Потушив свет, они оставили слабо мерцающий ночничок. Погасив все лампы в спальне, Бет взбила его подушку и заставила лечь посередине кровати, не двигаться и ждать… сюрприза. Велено было молчать. Он снисходительно улыбнулся и замер в предвкушении продолжения.
Она, не спеша, словно растворилась. Сначала кости будто размякли, после чего голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Постепенно образовалась пустота. Он воскликнул, как все это здорово выглядит, но тут же осекся, вспомнив об обещании ни проронить ни слова.
Так длилось некоторое время, потом, забыв об уговоре, он спросил, находится ли она все еще за кроватью. Когда ему это надоело, он сел и уже в более темной комнате ему бросилось в глаза пятно света от горящей лампочки. Из дальнего угла раздался странный звук, напоминавший шебуршание мыши. Но там явно никого не было.
Донесся какой-то шепот. Яркость лампы стремительно угасала. Ему почудилось, что кто-то скребется, но вскоре все затихло. Он не увидел пробежавшего по полу громадного паука. Наконец различил ее голос, скорее, отраженное от стен эхо, нравится ли это ему. При попытке что-то проговорить, она напомнила ему о молчании.
Через пару минут он почувствовал биение пульса в запястьях. Внезапно обнаружил белого паука, ползущего по изножью кровати, вернее, ее руку, его изображающую. Тут же видение исчезло. Его это рассмешило. Лампочка погасла, наступила ужасающая тишина.
Горел только ночник. Ему было непонятно, зачем они все это устроили. Его прошиб пот от того, что что-то шевельнулось в стенном шкафу. Дверца отворилась, и стали отчетливо видны силуэты висящих пальто, словно бестелесных людей. Послышались бегущие шаги, за которыми суетливый шелест кошачьих лапок.
Он хотел что-то произнести, позвал, но не получил ответа. Вдруг в раковине закапала вода, где-то распахнулось окно, под дуновением ветра шелохнулась тюлевая занавеска. С тревогой он вымолвил, что ему не нравится эта затея. Он безудержно звал и не знал, где ее искать.
Раздались визг и вопль. На него надвигалась тень. Тварь на четырех лапах с неистовым криком приземлилась ему на грудь, холодные руки схватились за шею, а бледное лицо надвинулось вплотную. Пещера рта раскрылась и провизжала только одно — Хвать!
Он заметался, намереваясь увернуться, но существо вцепилось изо всей силы. Тело давило на грудь, как могильная плита. Вырваться не получалось. Было не по себе от такого злобного лица, что он вновь завопил: Нет! Нет! Нет! Рот изрыгнул то же. Пред ним предстала женщина из будущего, когда они оба состарятся. Однообразие все испортит. Любовь прекратится, наступят ненависть и смерть.
Он не смог сдержать рыданий. И опять ощутил теплоту обнимающих рук. Она попросила, чтобы он ее извинил, но он обвинил ее, что она это придумала специально. Она оправдывалась. Он успокоился. Едва не выскочившее сердце билось ровно. Она услышала, как он произнес: «О, я так тебя любил». Она поправила, что как сильно он ее любит.
На следующее утро, намазывая гренок маслом, он взглянул на нее, сосредоточившую внимание на беконе. Как ей признаться, что внутри что-то изменилось, что он, как раньше, не испытывает трепета и волнения. Он боялся ее, в душе навсегда поселился страх. Прежних отношений не вернуть, это был конец. Тот самый, после которого во всем мире не будет никого и ничего.
Как вы думаете, права ли была Бет, затеяв такую игру?
Comment here